В водовороте - Страница 119

119

По отъезде ее князь крикнул, чтоб ему подавали карету, и поехал в дом к Оглоблину.

Здесь он скоро разыскал квартиру Елены, где попавшаяся ему в дверях горничная очень сконфузилась и не знала: принимать его или нет; но князь даже не спросил ее: «Дома ли госпожа?» – а прямо прошел из темной передней в следующую комнату, в которой он нашел Елену сидящею за небольшим столиком и пишущею какие-то счеты. Увидев его, она немножко изменилась в лице; князь же, видимо, старался принять на себя веселый и добрый вид.

– Елена, что это вы за сумасшествие выдумали? – проговорил он, протягивая к ней руку.

Елена с своей стороны приняла у него руку его и даже пожала ее.

– Вы находите, что это сумасшествие? – спросила она его довольно спокойным голосом.

– Разумеется!.. Из-за чего затевать всю эту историю было?.. Поедемте, пожалуйста, сейчас опять ко мне!

– К вам?.. Нет, я больше к вам никогда не поеду! – сказала Елена.

– Но отчего?.. За что?.. – говорил князь. У него при этом начало даже подергивать все мускулы в лице. – Если вы рассердились за эти деньги, так я велю вам немедля прислать их.

Елена при этом насмешливо улыбнулась.

– Вот как, подкупать теперь стал!.. – произнесла она. – Но неужели, однако, ты до сих пор не убедился, что меня никогда и ни на что ни подкупить, ни упросить нельзя?

– Да, господи, разве я подкупаю тебя?.. Я хочу только уничтожить причину, рассорившую нас.

Князь все еще, как мы видим, продолжал сохранять свой добрый тон.

– Причина не в одном этом заключается, как и прежде я тебе говорила, – отвечала Елена.

– Но знаешь ли ты, Елена, что, поступая таким образом со мной, ты можешь довести меня до самоубийства.

– Ха-ха-ха! – засмеялась Елена, так что князь даже позеленел весь при этом. – Из уважения к тебе я не хочу верить словам твоим! – начала она уже серьезно. – Но если бы ты в самом деле решился когда-нибудь сделать подобную глупость, то, признаюсь, незавидное бы воспоминанье оставил во мне по себе!.. – И Елена опять при этом усмехнулась. – Потому что, – продолжала она, как бы желая разъяснить свою мысль, – мужчина, который убивает себя оттого, что его разлюбила какая-нибудь женщина, по-моему, должен быть или сумасшедший, или дурак набитый…

– Но ты, однако, значит, все-таки меня совершенно разлюбила? – спросил князь, все более и более бледнея в лице, и голос его при этом был не столь добрый.

– Да, я почти тебя совершенно разлюбила! – отвечала Елена, – во мне теперь живет к другому гораздо более сильное чувство, и, кажется, этот новый Молох мой больше мне по характеру…

– И этот Молох твой новый, конечно, Польша!.. – сказал князь, очень хорошо понявший, о каком собственно чувстве говорила Елена.

Лицо его между тем становилось все мрачнее и мрачнее.

– Польша! – отвечала она ему.

– Но ты, в этом твоем поклонении, забыла, что у нас с тобой есть общий сын, – возразил князь.

– Сына нашего, если ты желаешь, можешь видать; но иметь какое-нибудь влияние на его воспитание я тебе не позволю.

– А с тобой, значит, я и видаться не должен буду? – спросил князь.

– Я просила бы тебя об этом! – произнесла, немного потупляясь, Елена.

Князь невольно поник головой: ему все еще не верилось, чтобы Елена была такая с ним, какою она являлась в настоящую минуту.

– Елена, неужели ты все это говоришь серьезно? – сказал он ей опять добрым голосом.

– Совершенно серьезно! – как бы отчеканила на меди Елена.

– И мы в самом деле должны будем расстаться навсегда?

– Должны расстаться навсегда! – повторила решительным тоном Елена.

– Но ведь, Елена, пойми ты: мне жить будет нечем нравственно без тебя… Научи, по крайней мере, меня: что мне делать с собой?

– Самое лучшее, по-моему, для тебя, – отвечала Елена, по-видимому, совершенно искренним тоном, – сойтись опять с женой. Я не хотела тебе тогда говорить, но ей действительно нехорошо живется с Миклаковым, и она очень рада будет возвратиться к тебе.

Князь эти слова Елены принял за самую горькую насмешку.

– О, какой это демон, – воскликнул он, – вразумляет и учит тебя так язвить и оскорблять меня!.. Неужели это все тот же злодей?.. Елена! Пожалей, по крайней мере, ты его, если он становится тебе дорог… Я убью его, Елена, непременно убью, или пусть он меня убьет!

Елена употребила над собой немалое усилие, чтобы не смутиться перед бешеным взрывом князя.

– Ты, конечно, говоришь о Жуквиче, но он тут ни в чем не виноват, и я очень рада, что ты сказал, что убить его хочешь, – я предуведомлю его о том.

– Нет, не успеешь!.. Не успеешь! – вскричал князь, грозя пальцем, и затем, шатаясь, как пьяный, вышел из комнаты, а потом и совсем из квартиры Елены.

Очутившись на дворе, он простоял несколько времени, как бы желая освежиться на холодном воздухе, а потом вдруг повернул к большому подъезду, ведущему в квартиру старика Оглоблина. У швейцара князь спросил:

– Дома ли молодой Оглоблин?

– Дома изволят-с быть, – отвечал тот ему и указал князю, куда ему идти.

* * *

M-r Николя в это время перед тем только что позавтракал и был вследствие этого в весьма хорошем расположении духа. Занят он был довольно странным делом, которым, впрочем, Николя постоянно почти занимался, когда оставался один. Он держал необыкновенно далеко выпяченными свои огромные губы и на них, как на варгане, играл пальцем и издавал при этом какие-то дикие звуки ртом. Когда князь появился в его комнате, Николя мгновенно прекратил это занятие и одновременно испугкся и удивился.

Наружный вид князя еще более усилил страх Николя: он вообразил, что князь пришел спросить у него отчета, как он смел выхлопотать место Елене.

119