Когда князь, наконец, приехал в Москву в свой дом и вошел в кабинет, то сейчас заметил лежащее на столе письмо, адресованное рукою Елены. Он схватил его, проворно распечатал и прочел. Елена писала ему:
«Я уезжаю от вас навсегда. Вы, вероятно, сами согласны, что при розни, которая открылась в наших взглядах на все в мире, нам жить вместе нельзя. Ни с какой помощью ни ко мне, ни к сыну моему прошу вас не относиться: мы оба совершенно обеспечены казенным местом, которое я получила у старика Оглоблина».
Князь не успел еще прийти несколько в себя от этого письма, как вошел к нему выездной лакей и низким басом произнес:
– Баронесса Мингер!
– Что? – переспросил князь, сначала и не понявший его хорошенько.
– Баронесса Анна Юрьевна Мингер! – пояснил ему лакей.
Князь сделал злую гримасу.
– Ты скажи, что я сейчас только приехал и устал с дороги! – проговорил было он.
– Я им докладывал-с: они говорят, что проститься с вами приехали, завтра уезжают совсем за границу! – объяснил лакей.
– О, черт бы ее драл!.. – сказал, не удержавшись, князь. – А барон с ней?
– Никак нет-с!
– Ну, проси!
Анна Юрьевна довольно долго шла из кареты до кабинета. Она была на этот раз, как и следует молодой, в дорогом голубом платье, в очень моложавой шляпе и в туго-туго обтягивающих ее пухлые руки перчатках; выражение лица у ней, впрочем, было далеко не веселое. По обыкновению тяжело дыша и тотчас же усаживаясь в кресло, она начала:
– Как ты мило поступил!.. Я его только хотела на свадьбу к себе позвать, а он в Петербург уехал!
Князь молчал.
– Скажи на милость, – продолжала Анна Юрьевна, – что такое у тебя с Еленой произошло? Ко мне этот дуралей Николя Оглоблин приезжал и говорит, что она от тебя сбежала и поступила к отцу его на службу в кастелянши.
– Да, она уехала от меня!
– Но отчего? По какой причине?
– По той, что мы расходимся с ней в понятиях.
Князю, кажется, легче было бы стоять под пыткой, чем делать все эти ответы.
– Как же, вы так-таки совсем и разошлись? – приставала к нему Анна Юрьевна.
– Не знаю!.. Я не видал еще ее по возвращении из Петербурга.
– Cela veut dire qu'elle а bacle tout cela en ton absence?
– Oui! – отвечал князь отрывисто и глухим голосом.
– Смотри какая!.. Ужас, с каким душком женщина! – говорила Анна Юрьевна.
Она, наконец, поняла, что этот разговор был очень неприятен для князя, а потому и переменила его.
– Я уже обвенчалась с бароном! – сказала она.
– Слышал-с!.. Человек возвестил мне вашу новую фамилию! – отвечал с оттенком насмешки князь.
– Как, по-твоему, глупо я поступила? – спросила его Анна Юрьевна, заметив это.
– Отчего же!.. Ежели существует согласие между вашими нежными сердцами!.. – говорил князь в том же тоне.
– Какое тут согласие!.. Как вот и у тебя с Еленой… А главное, мне поздно было это делать; хочу от стыда за границу ехать et je ferai croire, que je suis marie de long temps.
– Зачем же вы делали это, когда вы так стыдитесь того? – спросил ее князь злобно и насмешливо.
– Слабость характера, – сама знаю!.. Барон стал пугать, что совсем уедет от меня, – мне и жаль его сделалось…
Проговоря это, Анна Юрьевна замолчала.
– Но куда вы именно едете за границу? – продолжал ее спрашивать князь тем же злым тоном.
– Сначала в Берлин – для совета с докторами: я больна делаюсь и серьезно больна, – а потом проеду в Париж и непременно увижу там княгиню твою!.. Que lui dire de ta part?
– Кланяйтесь и пожелайте ей всего хорошего, – проговорил князь.
Анна Юрьевна еще не кончила своего, терзающего князя посещения, как в кабинет к нему подкрался и вошел тихими шагами новый гость – Елпидифор Мартыныч; этого князь не мог уж перенести.
– Что вам угодно от меня? – спросил он прямо и не церемонясь Елпидифора Мартыныча, так что тот попятился даже несколько назад.
– К-ха!.. Там-с кучер ваш… болен… извещали меня!.. – ответил он прерывистым голосом.
– Ну, так вы к кучеру и приходите! – сказал ему немилосердно князь.
– Я видел уже кучера, – произнес Елпидифор Мартыныч, приосанившись немного, – и пришел спросить вас, как вы прикажете: здесь ли его держать или в больницу положить?
Но, собственно говоря, Елпидифор Мартыныч зашел к князю затем, чтобы разведать у него, за что он с Еленой Николаевной поссорился и куда она от него переехала, о чем убедительнейшим образом просила его Елизавета Петровна, даже не знавшая, где теперь дочь живет. Вообще этот разрыв Елены с князем сильно опечалил и встревожил Елизавету Петровну и Елпидифора Мартыныча: он разом разбивал все их надежды и планы.
– Зачем его в больницу класть, когда вы домашним доктором наняты? – продолжал допекать Елпидифора Мартыныча князь.
– Да я и не отказываюсь от того, – помилуйте! – бормотал тот, краснея весь в лице.
– Так и лечите его!.. – сказал ему на это князь.
– Слушаю-с!.. Я сейчас к нему еще зайду! – проговорил Елпидифор Мартыныч и, повернувшись, вышел из кабинета.
Анне Юрьевне, все еще сердившейся на Елпидифора Мартыныча за сделанный им доносец на нее и не удостоившей его в настоящее свидание даже взглядом, он не осмелился даже поклониться; но, выйдя в залу, старик сбросил с себя маску смирения и разразился ругательством.
– Все эти аристократишки – скоты, ей-богу!.. Чистейшие скоты! – говорил он сам с собой.
– Ну, однако, ты, я вижу, очень не в духе, – обратилась Анна Юрьевна к князю, вставая с своего места.
Князь на эти слова ее тоже поднялся с своего места.
– Ты все-таки съезди к этой девочке своей: quele brouille avez vous eu les deux! – говорила Анна Юрьевна, уходя.
По доброте своей, она не любила, когда любовники ссорились, и по собственным опытам была убеждена, что в этом ничего нет хорошего!