– Да, то есть я хотела уехать, – отвечала княгиня сконфуженным голосом.
– Зачем?.. Для чего?..
– Для того… Что же мне остается делать?
– Как что?.. Я не понимаю вашего вопроса.
– Не отвечать же мне на его чувство, – пояснила, наконец, княгиня, краснея в лице.
– Стало быть, он вам не нравится!
– Тут дело не в том, нравится ли он мне или нет; но мне никто не должен нравиться.
– Это почему? – спросила г-жа Петицкая с удивлением.
– Потому что я – замужняя женщина.
– Нет, вы не замужняя женщина, вы – разводка, даже больше того: вы – вдова, потому что муж ваш для вас невозвратим; и что бы вы теперь ни делали, вас извинят не только что люди, но и бог!
– Да я-то себя не извиню, – отвечала княгиня.
Г-жа Петицкая пожала при этом плечами.
– Тут дело не во мне, – продолжала княгиня, – если бы одной меня касалось, я бы сумела совладеть со всяким моим чувством; но тут другой человек замешан! Он, говорят, с ума сходит и умрет.
– Очень не мудрено… Это не барон, который поухаживал, его прогнали, он и утешился сейчас: Миклаков – человек с чувством, с душой.
Г-жа Петицкая готова была бог знает как хвалить Миклакова, чтобы только полюбила его княгиня и не уехала в Петербург.
– А теперь я и поправить решительно не знаю как, – присовокупила та.
– Ах, боже мой, как трудно, скажите, пожалуйста! – воскликнула Петицкая. – Напишите ему, что отвечаете на его чувство – вот и все!
– Ни за что!.. Никогда!.. – воскликнула княгиня почти с ужасом. – Если бы как-нибудь при свидании успокоить и утешить его каким-нибудь словом, – я готова.
– Ну, утешьте его при свидании.
– Но где ж я его увижу?
– У вас… Пошлите к нему, чтобы он пришел к вам.
– Не могу я послать к нему, потому что это значило бы прямо – признаться ему в любви.
Петицкая только усмехнулась при этом и опять пожала плечами: княгиня начала становиться для нее совершенно непонятною.
– Ну, хотите, я к нему напишу, чтобы он пришел ко мне?
– Что ж из того, что он к вам придет?
– То, что и вы ко мне приезжайте: у меня и увидитесь, – больше ничего!
Княгиня некоторое время думала.
– Пожалуй… Хорошо!.. – ответила, наконец, она.
Г-жа Петицкая после этого сейчас же побежала домой и написала Миклакову записку на французском языке, в которой приглашала его прийти к ней, поясняя, что у нее будет „une personne, qui desire lui dire quelques paroles consolatrices“ , и что настанет даже время, „il sera completement heureux“ . В конце же записки было прибавлено: „У меня также будет и княгиня Григорова“. К счастью Миклакова, он после посещения князя удержался и не пил целый вечер, на другой день поутру отправился даже на службу, по возвращению с которой он и получил благодатную весточку от г-жи Петицкой. Радость его с полною ясностью я описать даже не могу, а скажу только, что Миклаков начал по своему нумеру танцевать, припрыгивать, прищелкивать. Затем, не выпивши ни рюмки вина или водки, пообедал только, и так как всю предыдущую ночь не спал, то заснул мертвым сном и часов в восемь проснулся поздоровевший и совершенно счастливый. Расфрантившись, надушившись, он отправился к г-же Петицкой, которая в своей маленькой квартирке, очень мило убранной, приготовила все как следует для приема гостей. У ней готов был чай с бриошками, карточный столик был поставлен в небольшой гостиной, и даже заказан был легкий ужин. Когда Миклаков пришел к Петицкой, княгиня была уже у ней.
– Вы были больны? – спросила его Петицкая.
– Да, и порядочно! – отвечал ей Миклаков немного смущенным голосом от тайной мысли, чем собственно он был болен.
Княгиня вся пылала в лице.
Г-жа Петицкая, только что перед тем убеждавшая ее как можно скорее ободрить Миклакова, поспешила будто бы зачем-то по хозяйству выйти.
– Кто это позволил вам быть больным? – проговорила княгиня, когда они остались вдвоем, видимо, употребляя над собой страшное усилие.
– Что делать, сил недостало перенести такой удар, – отвечал Миклаков, держа голову и глаза потупленными.
– Удара тут никакого нет!.. Я вовсе не еду в Петербург! – говорила княгиня.
– Не едете? – спросил Миклаков радостным голосом.
– Не еду! Только теперь, пожалуйста, нечего больше об этом говорить!.. – присовокупила она скороговоркой и затем сейчас же перевела разговор на совершенно другие предметы. Когда потом г-жа Петицкая возвратилась, то княгиня заметно была рада ее приходу и даже сказала ей:
– Не извольте больше уходить!
Г-жа Петицкая, разумеется, повиновалась ей, но вместе с тем сгорала сильным нетерпением узнать, объяснился ли Миклаков с княгиней или нет, и для этой цели она изобретала разные способы: пригласив гостей после чаю сесть играть в карты, она приняла вид, что как будто бы совершенно погружена была в игру, а в это время одним глазом подсматривала, что переглядываются ли княгиня и Миклаков, и замечала, что они переглядывались; потом, по окончании пульки, Петицкая, как бы забыв приказание княгини, опять ушла из гостиной и сильнейшим образом хлопнула дверью в своей комнате, желая тем показать, что она затворилась там, между тем сама, спустя некоторое время, влезла на свою кровать и стала глядеть в нарочно сделанную в стене щелочку, из которой все было видно, что происходило в гостиной. При этом г-жа Петицкая очень ясно рассмотрела, что Миклаков сидел некоторое время, понурив голову, и чертил мелом на столе; княгиня же, откинувшись на задок кресел, то вскидывала на него глаза свои, то снова опускала их. Вдруг Миклаков что-то такое проговорил ей. Княгиня на это, осмотревшись боязливо кругом, протянула ему свою руку, которую он с жаром поцеловал. Г-жа Петицкая и этим уж была довольна на первый раз и сошла с своего наблюдательного поста.