В водовороте - Страница 26

– Она, вероятно, к нам едет! – прибавила княгиня.

– Не думаю, скорее домой! – возразил князь.

– Стало быть, она здесь живет? – произнесла княгиня, устремляя на мужа внимательный взгляд.

– Здесь! – отвечал он ей почти сердито.

Елена в это время подъехала к ним очень близко. Сначала она, видимо, недоумевала – выйти ли ей из экипажа или нет; наконец, заметно пересилив себя, она сошла и прямо обратилась к княгине.

– Bonjour, princesse! – произнесла она как бы радостным голосом.

– Bonjour! – отвечала княгиня. – А вы в Останкине тоже живете? – присовокупила она после короткого молчания.

– В Останкине! – сказала Елена.

– А давно ли переехали?

– Недели две.

Княгиня сделала при этом знаменательную мину.

Князь же с своей стороны спешил познакомить Елену с бароном.

– Барон Мингер!.. Mademoiselle Жиглинская!.. – отрекомендовал он их друг другу.

Елена довольно равнодушно поклонилась барону, но тот с удовольствием оглядел ее с головы до ног; все пошли потом обратно в Останкино.

– Это именно та особа, о которой я вам говорил, – сказал негромко барону князь.

– А!.. – произнес тот.

У ворот сада дамы стали прощаться; после того разговора, который произошел у них при встрече, они не сказали между собою больше ни полслова.

– Прощайте, княгиня! – произнесла Елена как бы отдыхающим от удушья голосом.

– Прощайте, – сказала и та не без удовольствия.

– Заходите как-нибудь к нам! – сказала Елена князю, садясь на своего извозчика.

– Непременно! – отвечал тот.

Княгиня после того, ссылаясь на нездоровье, ушла к себе в дом, а мужчины прошли в свой флигель и стали играть на бильярде. Разговор об Елене и о княгине между ними не начинался более, как будто бы им обоим совестно было заговорить об этом.

VIII

После описанной нами прогулки княгиня в самом деле видно расхворалась не на шутку, потому что дня два даже не выходила из своей комнаты. В продолжение всего этого времени князь ни разу не зашел к ней; на третье утро, наконец, княгиня сама прислала к нему свою горничную.

– Княгиня приказали вас спросить, что могут они послать за Елпидифором Мартынычем? – доложила ему та.

– А разве княгине не лучше? – спросил князь как бы несколько встревоженным голосом.

– Никак нет-с, – отвечала горничная.

– Но почему же именно за Елпидифором Мартынычем? – произнес князь и пошел к жене.

Княгиню застал он неодетою, с дурным цветом лица, с красными и как бы заплаканными глазами.

– Чем вы больны? – спросил он ее, хотя и догадывался о причине ее болезни.

– И сама хорошенько не знаю! – отвечала княгиня, стараясь не глядеть на мужа.

– Но что за сумасшествие посылать за болваном Иллионским, – возразил он.

– Потому что я ему больше других докторов верю, – отвечала княгиня холодно и равнодушно.

– Но я-то ему не верю и не могу позволить ему лечить тебя! – проговорил резко князь.

Княгиня слегка пожала плечами.

– В таком случае я останусь без доктора, – произнесла она.

Ответ этот, видимо, взбесил князя, но он сдержал себя.

– Зачем же вы в таком случае спрашивали меня? Посылайте, за кем хотите! – произнес он и затем, повернувшись на каблуках своих, проворно ушел к себе: князь полагал, что княгиня всю эту болезнь и желание свое непременно лечиться у Елпидифора Мартыныча нарочно выдумала, чтобы только помучить его за Елену.

Княгиня действительно послала за Елпидифором Мартынычем не столько по болезни своей, сколько по другой причине: в начале нашего рассказа она думала, что князь идеально был влюблен в Елену, и совершенно была уверена, что со временем ему наскучит подобное ухаживание; постоянные же отлучки мужа из дому княгиня объясняла тем, что он в самом деле, может быть, участвует в какой-нибудь компании и, пожалуй, даже часто бывает у Жиглинских, где они, вероятно, читают вместе с Еленой книги, философствуют о разных возвышенных предметах, но никак не больше того. Когда князь сказал княгине, что они переедут на дачу в Останкино, то она была очень рада тому. Ей казалось, что он тогда, по необходимости, будет больше бывать дома и не станет каждый день скакать в Москву для свидания с предметом своей страсти, а таким образом мало-помалу и забудет Елену; но, по переезде на дачу, князь продолжал не бывать дома, – это уже начинало княгиню удивлять и беспокоить, и тут вдруг она узнает, что Елена не только что не в Москве, но даже у них под боком живет: явно, что князь просто возит ее за собой.

Разузнать обо всем этом и подробно выведать княгиня могла через одного только Елпидифора Мартыныча, в преданность которого она верила и наперед почти была убеждена, что он все уже и знает. Получив от княгини приглашение посетить ее больную, Елпидифор Мартыныч сейчас же воспылал гордостью.

– Митька, лошадей! – крикнул он как-то грозно своему лакею, и, когда кони его (пара старых саврасых вяток) были поданы, он гордо сел в свою пролетку, гордо смотрел, проезжая всю Сретенку и Мещанскую, и, выехав в поле, где взору его открылся весь небосклон, он, прищурившись, конечно, но взглянул даже гордо на солнце и, подъезжая к самому Останкину, так громко кашлянул, что сидевшие на деревьях в ближайшей роще вороны при этом громоподобном звуке вспорхнули целой стаей и от страха улетели вдаль. У Григоровых Елпидифор Мартыныч решился на этот раз повести себя немножко сурово и сердито, желая дать им понять, что его нельзя так третировать: то поди вон, то пожалуй к нам, – и на первых порах выдержал эту роль; попав сначала случайно в мужской флигель и не найдя там никого, кроме лакея, он строго спросил его: